ОФФ 2 Морг и Ро с решёткой.

11 марта 2016
Как вам такая цитата? Ничего не напоминает?
В самом деле, нет ничего досаднее, как быть, например, богатым, порядочной
фамилии, приличной наружности, недурно образованным, неглупым, даже добрым, и
в то же время не иметь никакого таланта, никакой особенности, никакого даже
чудачества, ни одной своей собственной идеи, быть решительно "как и все".
Богатство есть, но не Ротшильдово; фамилия честная, но ничем никогда себя не
ознаменовавшая; наружность приличная, но очень мало выражающая; образование
порядочное, но не знаешь, на что его употребить; ум есть, но без своих идей;
сердце есть, но без великодушия, и т. д., и т. д. во всех отношениях. Таких людей
на свете чрезвычайное множество и даже гораздо более, чем кажется; они
разделяются, как и все люди, на два главные разряда: одни ограниченные, другие
"гораздо поумнее". Первые счастливее. Ограниченному "обыкновенному" человеку
нет, например, ничего легче, как вообразить себя человеком необыкновенным и
оригинальным и усладиться тем без всяких колебаний. Стоило некоторым из
наших барышень остричь себе волосы, надеть синие очки и наименоваться
нигилистками, чтобы тотчас же убедиться, что, надев очки, они немедленно
стали иметь свои собственные "убеждения". Стоило иному только капельку
почувствовать в сердце своем что-нибудь из какого-нибудь общечеловеческого и
доброго ощущения, чтобы немедленно убедиться, что уж никто так не чувствует,
как он, что он передовой в общем развитии. Стоило иному на слово принять какую-
нибудь мысль или прочитать страничку чего-нибудь без начала и конца, чтобы
тотчас поверить, что это "свои собственные мысли" и в его собственном мозгу
зародились. Наглость наивности, если можно так выразиться, в таких случаях
доходит до удивительного; всё это невероятно, но встречается поминутно. Эта
наглость наивности, эта несомневаемость глупого человека в себе и в своем
таланте, превосходно выставлена Гоголем в удивительном типе поручика
Пирогова. Пирогов даже и не сомневается в том, что он гений, даже выше всякого
гения; до того не сомневается, что даже и вопроса себе об этом ни разу не задает;
впрочем, вопросов для него и не существует. Великий писатель принужден был его,
наконец, высечь для удовлетворения оскорбленного нравственного чувства своего
читателя, но, увидев, что великий человек только встряхнулся и для подкрепления
сил после истязания съел слоеный пирожок, развел в удивлении руки и так оставил
своих читателей. Я всегда горевал, что великий Пирогов взят Гоголем в таком
маленьком чине, потому что Пирогов до того самоудовлетворим, что ему нет
ничего легче, как вообразить себя, по мере толстеющих и крутящихся на нем с
годами и "по линии" эполет, чрезвычайным, например, полководцем; даже и не
вообразить, а просто не сомневаться в этом: произвели в генералы, как же не
полководец? И сколько из таких делают потом ужасные фиаско на поле брани? А
сколько было Пироговых между нашими литераторами, учеными,
пропагандистами? Я говорю "было", но, уж конечно, есть и теперь...
Действующее лицо нашего рассказа, Гаврила Ардалионович Иволгин, принадлежал
к другому разряду; он принадлежал к разряду людей "гораздо поумнее", хотя весь, с
ног до головы, был заражен желанием оригинальности. Но этот разряд, как мы уже
и заметили выше, гораздо несчастнее первого. В том-то и дело, что умный
"обыкновенный" человек, даже если б и воображал себя мимоходом (а пожалуй, и во
всю свою жизнь) человеком гениальным и оригинальнейшим, тем не менее
сохраняет в сердце своем червячка сомнения, который доводит до того, что умный
человек кончает иногда совершенным отчаянием; если же и покоряется, то уже
совершенно отравившись вогнанным внутрь тщеславием. Впрочем, мы во всяком
случае взяли крайность: в огромном большинстве этого умного разряда людей дело
происходит вовсе не так трагически; портится разве под конец лет печенка, более
или менее, вот и всё. Но все-таки, прежде чем смириться и покориться, эти людичрезвычайно долго иногда куролесят, начиная с юности до покоряющегося
возраста, и всё из желания оригинальности. Встречаются даже странные случаи:
из-за желания оригинальности иной честный человек готов решиться даже на
низкое дело; бывает даже и так, что иной из этих несчастных не только честен,
но даже и добр, провидение своего семейства, содержит и питает своими трудами
даже чужих, не только своих, и что же? всю-то жизнь не может успокоиться! Для
него нисколько не успокоительна и не утешительна мысль, что он так хорошо
исполнил свои человеческие обязанности; даже, напротив, она-то и раздражает
его: "Вот, дескать, на что ухлопал я всю мою жизнь, вот что связало меня по рукам
и по ногам, вот что помешало мне открыть порох! Не было бы этого, я, может
быть, непременно бы открыл либо порох, либо Америку, -- наверно еще не знаю что,
но только непременно бы открыл!". Всего характернее в этих господах то, что они
действительно всю жизнь свою никак не могут узнать наверно, что именно им так
надо открыть и что именно они всю жизнь наготове открыть: порох или Америку?
Но страдания, тоски по открываемому, право, достало бы в них на долю Колумба
или Галилея
Комментарии
Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы оставить комментарий